Забытое стихотворение Грибоедова

На протяжении долгих советских лет в школьную программу входило лишь одно произведение А. С. Грибоедова — комедия «Горе от ума». Между тем, рано погибший поэт оставил после себя и другие сочинения, о которых помнят нынче одни специалисты. Хотя среди творческого наследия Грибоедова имеется стихотворение, отличающееся, несмотря на свой довольно архаичный язык, большой политической злободневностью. Вроде бы сейчас само понятие «школьная программа» осталось в прошлом и словесник может по своему вкусу рекомендовать учащимся литературу для чтения. Но вряд ли найдется много таких смелых учителей, которые посоветовали бы школьникам прочесть стихотворение Грибоедова «Хищники на Чегеме». Ведь этот текст мог бы навести их на весьма «крамольные» мысли, ибо в нем идет речь о войне на Кавказе.

В 1825 г. поэт принял эпизодическое участие в этой войне, а конкретно — в экспедиции генерала Вельяминова против черкесов. Под впечатлением от этого похода он и написал упомянутое произведение. Сам Грибоедов назвал его «Дележ добычи», но при публикации заголовок был изменен. Стихотворение впервые было напечатано в 1826 г. на страницах газеты «Северная пчела» — не только с иным названием, но и в усеченном виде. Оно описывало красоты кавказской природы, смелость и ловкость горцев во время военных действий, а также дележ захваченных ими у русских имущества и пленников.

И у царских идеологов, и у современных российских приемы схожи. Редакция «Северной пчелы» решила вынести в заголовок произведения слово «хищники», ибо это слово, относимое к горцам, оправдывало действия русских оккупантов на Кавказе, как бы придавало его захвату легитимность. А на самом-то деле именно русские завоеватели, и никто другой, как раз и были хищниками. Такое же лексическое шулерство применяет Россия и сейчас. Бойцов кавказского Сопротивления называют бандитами, хотя никогда и нигде бандиты не руководствовались какими-либо идейными соображениями. Гораздо больше подходят под это определение сами российские головорезы, воюющие исключительно из-за денег. Равным образом — и правители современной криминализованной России, для которых обладание Кавказом — вопрос блатного «престижа», а его потеря — утрата «авторитета», причем именно в уголовном же понимании этого слова. Не говоря уже о российских марионетках на Кавказе, давно подменивших какие бы то ни было законы личным произволом.

«Наши — камни, наши — кручи! Русь! Зачем воюешь ты вековые высоты?» — восклицают горцы в произведении Грибоедова. Точно так же могут восклицать они и теперь. Территории, оккупированные когда-то Россией, таковыми и остаются, хотя та владеет ими уже сотни лет. Захват Северного Кавказа с последующим геноцидом коренных народов был преступлением, а преступный прецедент не может создавать права.

Стихотворение было напечатано без имевшейся в рукописи 9-й строфы. Она начиналась так: «Узникам удел обычный, — над рабами высока их стяжателей рука. Узы — жребий им приличный; в их земле и свет темничный!» Судьба пленников, захваченных горцами, была и впрямь незавидной: обычно их действительно обращали в рабство. Правда, в Дагестане, Чечне или Ингушетии пленник мог изъявить желание сражаться на стороне кавказцев, и тогда он получал свободу. Если же он вдобавок еще и принимал ислам, то полностью уравнивался в правах с коренными жителями. И тех и других случаев было достаточно. Известно, что в Чечне существует целый поселок, заселенный когда-то бывшими русскими военнопленными и перебежчиками, — Урус-Мартан. Однако участь пленников на землях черкесских племен была намного хуже. К XIX веку на территориях современных Кабардино-Балкарии, Карачаево-Черкесии и Краснодарского края мусульманство так и не распространилось сколько-нибудь широко, поэтому у русских пленников не было особого стимула принимать его. Как правило, черкесы не брали русских в ряды своего войска, так что пленников ожидало одно лишь рабство. Впрочем, было ли оно намного хуже солдатской лямки или крепостной неволи? Вряд ли, что подтверждают и слова автора, завершающие ту же изъятую при публикации 9-ю строфу: «И ужасен ли обмен? Дома — цепи! В чуже — плен!» Недаром Лев Толстой изобразил именно офицерами своих Жилина и Костылина, стремившихся вырваться из кавказского плена. Офицерам, господам, еще было, что терять в России. Солдатам — нечего (впрочем, в войске имама Шамиля имелись и бывшие офицеры).

Собственно, и сейчас дела обстоят не лучше, а даже хуже. Во времена самодержавия хотя бы свободные и состоятельные люди порой успевали убежать от царского гнева за границу. Ведь «государственные преступники» карались все-таки в рамках тогдашней законности, в результате длительного уголовного преследования. Царское правительство не практиковало коварных бессудных убийств, чем нынче так увлеченно занимаются отечественные спецслужбы. Поэтому в нынешней РФ абсолютно каждого ее гражданина можно с полным правом назвать рабом. Разве не входит в понятие рабства ежедневная угроза лишиться жизни или здоровья? У людей цинично отнимают их самое фундаментальное право, а с полноценными гражданами так не поступают. Так поступают лишь с рабами. На месте Литвиненко, Политковской, Эстемировой может оказаться любой. Любой, кто чем-то не понравится даже не Путину, Медведеву или Кадырову, а хотя бы полицаю из райотдела.

В наши дни Джихад на Кавказе не предусматривает участия в нем христиан или язычников. Так что по сравнению с временами Грибоедова или имама Шамиля отношение горцев к этому вопросу стало еще более строгим. Что же касается рабства... Кавказские моджахеды не имеют теперь возможности заниматься работорговлей в таких масштабах, как это практиковалось давным-давно. В горах толпы рабов охранять было бы некому, нет уже и невольничьих рынков в Турции, куда кавказцы продавали когда-то пленных. Впрочем, обо всем этом стоит лишь пожалеть, ибо для русского душегуба в военной форме рабство было бы вполне заслуженным и даже мягким наказанием. А вдобавок — и полезным для него самого, ибо открыло бы ему единственно для него возможный путь к честной жизни. Ведь подобные субъекты перестают быть убийцами и грабителями, лишь оказавшись намертво прикованными к тяжелой тачке.