Меняются ли времена и надо ли нам меняться вместе с ними?

Глобальный экономический кризис, российско-грузинская война, приход к власти в США левого Барака Обамы – это события, из-за которых международные эксперты заговорили о смене парадигмы международных отношений. По мнению некоторых из них, по своим масштабам сегодняшние события не менее значительны, чем распад Советского Союза и его последствия. Вот и в статье Давида Апрасидзе («24 саати», 2 марта) читаем: возможно, мы имеем дело с концом существующего после холодной войны порядка и с новой парадигмой международных отношений.

Не преувеличивают ли эксперты? С уверенностью отвечать на этот вопрос пока рано. 11 сентября 2001 г. нам тоже казалось, что мировой порядок коренным образом изменится, однако перемены оказались не столь глобальными, как мы тогда думали. Но ошибаются или нет эксперты – не это главное. Главное то, что сегодня у многих политиков на Западе, в том числе у принимающих решения, такие же ожидания. А ожидания и восприятия значат в политике не меньше, чем факты.

Поэтому можно с уверенностью сказать, что горизонт возможного сегодня расширился. То, что несколько месяцев назад было само собой разумеющимся – того уж нет. Составляющая неопределенности на уровне международных отношений резко возросла. Масштаб перемен еще неизвестен, но есть ощущение, что какие-то вещи уже меняются и еще многие могут измениться.

Проблема Грузии как малого государства – то, что эти перемены непосредственно касаются ее национальных интересов, но у нее почти нет ресурсов, чтобы на них повлиять. Мы можем только попробовать просчитать – что может произойти, как это нас коснется, как нам в связи с этим поступить. Ниже я поставлю несколько конкретных вопросов.

КАК ОТРАЗИЛСЯ (ИЛИ ОТРАЗИТСЯ) ЭКОНОМИЧЕСКИЙ КРИЗИС НА ЗАПАДНОЙ ПОДДЕРЖКЕ ГРУЗИИ?

Не будем обманываться: глобальный экономический кризис не благоприятствует усилению западной поддержки Грузии. Но из этого не следует автоматически, что западная поддержка ослабнет или что она ослабнет настолько, что существенно пострадают интересы Грузии.

Против этой поддержки говорят следующие факторы:

1. Во всем мире внимание политиков занято, в основном, экономическими проблемами. Если уж президент Саакашвили говорит, что сегодня не может быть иных приоритетов, кроме экономики, то такого же мнения придерживаются президенты и премьер-министры других стран. Это значит, что внимание к проблеме Грузии уменьшается, поскольку внимание – ресурс небесконечный.

2. Поддержка Грузии, в основном, зиждется на политике, основанной на принципах и ценностях. Запад защищает право Грузии самой выбирать свое будущее, борется с попыткой большого государства навязать свою волю слабой соседней стране. Сторонники прагматичной «реалполитики» не так уж и защищают Грузию. Их аргумент: зачем нам портить отношения с Россией из-за маленькой, затерянной где-то в горах Грузии? Контекст экономического кризиса ослабляет политическую волю, необходимую для политики, основанной на принципах и ценностях. Сегодня политики больше думают о самовыживании, а в такие времена популярнее становится недалекий «прагматизм».
3. Внешнеполитические приоритеты администрации Обамы еще окончательно не определились, но он подчеркивает свое отличие от президента Буша, любившего говорить о распространении свободы и демократии. Сегодня и в Вашингтоне любимое слово - «прагматизм».

Всё это порождает у Кремля новые надежды: «Грузинская война забыта, она сошла нам с рук, Запад начинает строить отношения с Россией заново и в процессе этого строительства будет оказывать нам больше уважения».

Так что же – мы потеряли поддержку? По-моему, страхи эти так же преувеличены, как преждевременна радость русских. Изменений пока что гораздо меньше, чем может показаться на первый взгляд. Если кто-то думал, что до тех пор, пока не решена абхазская и южноосетинская проблема, мы так и будем вечно оставаться для всего мира проблемой номер один, а Запад сцепится с Россией не на жизнь, а на смерть – это было большой наивностью. Германия и Франция еще до августовской войны и экономического кризиса были явно против присуждения нам MAP, а после войны западноевропейские лидеры постоянно подчеркивали, что держать Россию в изоляции невозможно, с ней необходим диалог. Экономический кризис помог им перенести акцент с российско-грузинской войны на другие вопросы, но такое желание было и раньше.

Для нас главное – чтобы Запад не выходил за те «красные линии», от которых напрямую зависит безопасность Грузии. В первую очередь, это недопущение эксклюзивных сфер влияния и соблюдение принципа, по которому и у малых стран есть право делать фундаментальный выбор. Поскольку перспектива членства в НАТО перенесена в неизвестное будущее, заявление о том, что в принципе двери НАТО для нас открыты, сегодня, может, и не имеет непосредственного практического значения, но сохраняет большое принципиальное значение. Ситуация может опять измениться, и вопрос этот вновь станет актуальным. Возобновление военного сотрудничества между США и Грузией показывает, что администрация Обамы тоже не собирается от нас отказаться.
Может ли экономический кризис привести к более глубоким изменениям позиции Европы и Америки? Теоретически ничто не исключено, самоочевидных гарантий не бывает. Но на данном этапе оснований для тревоги нет.

КАК ОТРАЗИТСЯ КРИЗИС НА РОССИЙСКОЙ ПОЛИТИКЕ?

Что в России экономический кризис развивается с особенной остротой, спору нет. Но какими будут его последствия для внутренней и внешней политики России – этого мы пока не знаем. Ожидания того, что экономические трудности сами собой приведут к обвалу режима и заставят российскую политэлиту подвергнуть политический курс страны фундаментальной переоценке, могут оказаться наивными. Если власть в России не сменилась, это значит, что русские по-прежнему считают Запад врагом, а к грузинским властям относятся с особой агрессивностью.

Пока что, пока российский кризис развивается по некатастрофическому сценарию, есть признаки того, что России, слабея, становится менее агрессивной и старается не раздражать еще больше Запад. Обозреватели уже отметили помягчевший тон давосского выступления Путина. С другой стороны, можно предположить, что Россия не отказалась от планов крупномасштабной дестабилизации Грузии и смены здешнего режима. Ясно, что она с надеждой смотрит на весеннее оживление нашей оппозиции, так же, как и мы с надеждой смотрим на антиправительственные выступления в российских провинциях. Но то, что Россия хочет сменить режим в Грузии и, наверное, даже пытается поощрять процессы в этом направлении, еще не значит, что у России есть достаточные ресурсы для достижения цели или что в данный момент эта задача находится в центре внимания российских властей.

Конечно, мы не можем исключить и самый худший сценарий – возобновление военных действий в Грузии. Его вероятность невелика, но он возможен. Его трудно оправдать рациональным расчетом российских национальных интересов, но кризис на то и кризис, что повышает вероятность иррациональных действий.

Может ли Грузия оказать сколько-нибудь действенное влияние на политические планы России? Такое представить трудно. Она не должна проявлять слабость и непоследовательность, чтобы не разжигать российских аппетитов – но у нее нет шанса завоевать расположение России.

ВОЗМОЖНЫЕ ПОСЛЕДСТВИЯ ЭКОНОМИКО-ПОЛИТИЧЕСКОГО «ПАДЕНИЯ» УКРАИНЫ

Своеобразие Украины заключается в том, что к хронической политической нестабильности здесь добавляется особо острая форма экономического кризиса. Эксперты с большой вероятностью предсказывают дефолт украинской финансовой системы, что может привести к тому, что президент Саакашвили называет «падением» экономики и государственных институтов.

Последствия такого сценария не так-то легко себе представить. Украина – один из основных партнеров Грузии в регионе, потеря такой союзницы ослабит Грузию. С другой стороны, украинская экономика – это довольно крупная экономика, притом весьма интегрированная в экономику российскую, и ее «падение» приведет к еще большему углублению российского экономического кризиса. А нам остается только сохранять партнерские отношения с симпатизирующими нам украинскими лидерами и ожидать развития событий.

ВОЗМОЖНОЕ ТУРЕЦКО-АРМЯНСКОЕ СБЛИЖЕНИЕ И ЕГО ПОСЛЕДСТВИЯ

Еще одно из важных изменений, происходящих в регионе – это сближение Армении с Турцией. Резко активизировавшиеся контакты дипломатов двух стран вполне могут завершиться открытием общей границы и установлением дипломатических отношений. Трудно предположить, что российским властям это понравится, так как в таком случае уменьшается степень зависимости от них Армении, но трудно сказать, какие у них есть ресурсы, чтобы остановить этот процесс – тем более, когда Россия сама заинтересована в углублении связей с той же Турцией. Россия может пытаться повлиять на условия турецко-армянского сближения, но насколько это ей удастся – мы не знаем.

С другой стороны, резкое расширение турецко-российских контактов, по сути, означает усиление вектора, противоположного традиционной для Турции европейской и евроатлантической ориентации. Можно ли отсюда заключить, что Турция меняет ориентацию? Или она просто давит на своих западных партнеров, Европу и Америку, недостаточно, по ее мнению, считающихся с ее интересами? Что означает ее инициатива «Кавказской платформы», о которой ничего определенного не могут сказать даже турецкие аналитики?

Потепление турецко-армянских отношений радикально изменит ситуацию на Кавказе. Если в турецкой политике произойдут еще более существенные изменения, то представления о регионе подвергнутся еще более существенному пересмотру. Но пока во всем этом больше неизвестного, чем очевидного: изменения, наверно, будут, но какие именно и насколько существенные – этого мы еще не знаем.

ЧТО ДЕЛАТЬ НАМ?

Поскольку окружение изменяется и, наверное, изменяется серьезно, логично задаться вопросом: не должна ли измениться и грузинская политика?
Можно смело сказать, что, обдумывая и планируя политику, мы должны больше исходить из долгосрочной перспективы. У президента Саакашвили были амбиции за время своего президентства привести свою страну в НАТО и решить территориальные конфликты. Сегодня вероятность этого крайне мала.

Но это не означает изменения основных политической ориентиров. Ориентация на Запад, то есть на европейское и евроатлантическое пространство, основана не на кратковременном тактическом выигрыше: это программа построения в Грузии современного, развитого и истинно суверенного государства, точно так же, как т. н. ориентация на Россию – это, фактически, отказ от государственности с сохранением цивилизации сациви и хачапури. Даже если членство в НАТО и Евросоюзе не перспектива ближайшего времени, каждый шаг к более тесному партнерству с этими организациями – это серьезный капитал, вложенный в развитие нашей государственности.

Единственная необходимая поправка касается усиления ориентации на Евросоюз, а не только на НАТО. Безусловный приоритет НАТО был понятен, когда членство в НАТО или как минимум получение MAП оставались ближайшей перспективой. Однако и здесь крылась ошибка: отведение партнерству с Евросоюзом второстепенной роли ослабляло поддержку европейских стран, необходимую для получения той же MAП.
С нашей стороны сближению с Евросоюзом мешало еще и представление о том, что требования Евросоюза якобы препятствуют либерализации грузинского экономического пространства, которая, в свою очередь, считалась основным путем к привлечению инвестиций. И в этом была своя логика. Но мне кажется, мы и тут преувеличивали. Проект создания в Грузии ультралиберального экономического заповедника, может, и выглядит привлекательно, но сближение с Евросоюзом, особенно в нынешних условиях – это больший приоритет. Если Эстония смогла совместить довольно либеральный экономический порядок с выполнением требований Евросоюза, то и нам это не должно быть невозможным.
Еще одна долгосрочная, но не отвергаемая цель – территориальная целостность. Не думаю, чтобы какие-либо грузинские власти отказались от этой цели. А раз так, то это должно отражаться и на сегодняшней политике. Ясно, что сегодня грузинские власти не могут предпринять каких-либо шагов, хотя бы приближающих нас к решению проблемы. Но полный разрыв контактов с абхазским и южноосетинским обществами практически равносилен признанию, что мы смирились с окончательной потерей этих краев. Конечно, контакты с обществами сепаратистских регионов не принесут нам в обозримом будущем каких-либо политических результатов, но если мы принципиально сохраняем волю к присоединению этих регионов, то и продолжению таких контактов нет альтернативы.