Ожидание революций

Уже шесть лет население постсоветского пространства вздрагивает при упоминании слова «революция» и начинается лихорадка при произнесении словосочетания «цветная революция». Странно, но российская пропаганда из этого сочетания несовместимых слов создала нечто страшное, представляемое огромным чудовищем, все уничтожающим на своем пути. Несколько роз, которые держали в руках Саакашвили и его сторонники стали причиной, чтобы назвать грузинскую революцию – революцией роз. И что тут плохого?

Спустя год украинские революционеры уже самостоятельно определили цвет – оранжевый, цвет апельсина. И сделано это было уже намеренно, как символ. Еще через год переворот в Кыргызстане назвали «тюльпановой революцией», хотя не было замечено ни одного человека с тюльпаном в руке. Но это уже была самодеятельность журналистов, которые использовали штамп – если революция, то обязательно должна иметь свой цвет. Правда, второй переворот в этой стране, в этом году можно было назвать «красной революцией» – от количества крови убитых и раненых. Но на этот раз обошлись без символов.

На самом деле, первая революция на постсоветском пространстве была не в Грузии и не в Украине, в сентябре 1991 года она началась в Таджикистане. Тогда противостояние между оппозицией и коммунистическим парламентом достигло такого напряжения, что сторонники демократической и исламской оппозиции свалили памятник Ленину в центре Душанбе, а коммунистический парламент был вынужден принять закон об общественных организациях и партиях. Тогда же ушел в отставку первый президент Таджикистана Каххор Махкамов, который был лидером страны всего 9 месяцев, установив таким образом рекорд, еще пока никем не побитый. В первые же месяцы в Таджикистане было зарегистрировано 16 политических партий и движений, в том числе и исламская партия возрождения.

Назначенные на конец 1991 года выборы президента закончились фальсификацией и «победой» бывшего первого секретаря ЦК компартии Таджикистана Рахмона Набиева. Оппозиция, которая была уверена в своей победе, 26 марта 1992 года начала акции протеста. Это было грандиозно, на территории СССР такого еще не было! Был сооружен палаточный город в центре Душанбе, вокруг которого обосновались собственная служба безопасности, работали своя радиостанция, медицинский пункт, пресс-центр, кухня и служба обслуживания, служба уборки территории.

Более 50 суток беспрерывного митинга, площадь затихала лишь на ночь, чтобы с утра, после молитвы снова начать протесты. Организаторы уверяли, что за все это время, меняясь, в митинге приняли участие около миллиона человек. И тогда уже российская пропаганда постаралась придать этому митингу религиозный оттенок, называя протесты «зеленой революцией», намекая на то, что Таджикистан может превратиться в исламскую страну. Этот страх и стал основанием для разжигании гражданской войны, когда офицеры 201-орй российской дивизии, расквартированной в Таджикистане, начали раздавать оружие промосковским силам. Но офицеры с тем же успехом продавали оружие и оппозиционерам.

Таджикистан после распада СССР не имел собственного министерства обороны, поскольку Россия не оставила этой стране ни одного патрона. Однако гражданская война разгоралась и у противоборствующих оказалось так много оружия, что некоторые столкновения напоминали настоящие военные операции с применением танков и другой военной техники. На той гражданской войне погибло около 150 тысяч человек. Я потерял 73 своих коллег-журналистов, многие из них были моими друзьями. Остатки постсоветской экономики были уничтожены за два-три года. Война шла более пяти лет – с 1992 по 1997 годы. Но последствия ощущаются до сих пор: в стране много сирот, уровень жизни катастрофический, экономическая эмиграция составляет более 1 миллиона человек при населении 7 миллионов.

Это была первая революция такого масштаба на постсоветском пространстве, которая не удалась, и этому есть несколько объяснений. В первую очередь, в подавлении таджикской оппозиции был заинтересован Кремль, испугавшись, что пример Таджикистана может быть заразительным для других бывших советских республик. Российские политики и военные боялись не только не контролируемых ими политических изменений, но и потерю территории влияния. Отрыв от России Таджикистана мог стать стал эффектом домино, и следом начались бы подобные процессы в других регионах Центральной Азии.

«Счастливая» совместная жизнь на протяжении 75 лет советского времени оказалась блефом, и Кремль понимал, что единственным спасением было сохранение лояльного Кремлю президента и жестокое подавление любого сопротивления оппозиции. Российская 201-я дивизия открыто участвовала в гражданской войне, в зачистках принимали участие подразделения российских спецслужб. Российское влияние было настолько сильным, что никто и не сопротивлялся, когда первым министром обороны Таджикистана был назначен полковник Александр Шишлянников.

Таджикская революция не состоялась. Рекордный по времени митинг не привел к ощутимым результатам, и когда оппозиция решила кардинально менять тактику и захватила здание парламента, в ответ была применена сила – их противников вооружили и направили против революционеров. Первые столкновения и первые жертвы уже не могли остановить гражданское противостояние, переросшее в войну. Кремль тоже пошел на радикальные меры: в Худжанде, втором по величине городе на севере страны была срочно проведена сессия парламента, на которой был отправлен в отставку второй президент и избран новый председатель парламента, ставший исполняющим обязанности президента – Эмомали Рахмонов (Рахмон). Бывший директор самого отсталого совхоза имени Ленина из самого отсталого региона страны был поставлен во главе малоразвитой страны.

Теперь, как посчитал Кремль, в Таджикистане появилась легитимная власть и этой власти начали открыто оказывать военную помощь. Поддерживающее оппозицию население было вынуждено бежать, большая часть – в соседний Афганистан. Оставшихся оппозиционеров убивали или арестовывали, заполняя до предела тюрьмы. В стране был уничтожен дух свободомыслия, были подавлены любые попытки изменить страну, желания жить в другом обществе, без советских привычек и ментальности. Новая власть, напротив, восстановила многое из Советского Союза, прежде всего ненависть к новому, к реформам, к прогрессу. Сейчас Таджикистан – одна из самых коррумпированных стран, уровень жизни катастрофический, более миллиона экономических мигрантов, страна фактически находится в географической и транспортной блокаде.

С тех пор, с печального опыта Таджикистана появилась возможность анализировать и предугадывать возможности революционных преобразований на постсоветском пространстве. Насколько возможны не только экономические и политические реформы, но и ментальные изменения. Насколько люди, потомки нескольких поколений, выросшего в коммунистической идеологии общества способны избавиться от советского менталитета и построить современное общество.

Просто революция, возможность поднять людей и вывести их на улицы и площади, научить их выкрикивать банальные лозунги, вроде «Земля – крестьянам» или «Власть – народу», ни к чему не приведут. Ситуация в Кыргызстане показывает, что социалистические идеи способны только разбудить людей, а потом начинается обычная жизнь. И если не проводить реформы, эта жизнь может превратиться в кошмар для самих революционеров.

Для успешного изменения необходимы несколько факторов:
- историческая память, то есть, традиции создания собственного государства (или государств),
- традиции политической культуры, существование партий или групп людей, активно занимавшихся политической жизнью или, по крайней мере, обсуждением политических проблем, до советской власти,
- традиции публичной и парламентской политики,
- традиции борьбы за свободу слова,
- традиции диссидентства.

Конечно, могут быть и другие факторы. Например, критическими для революционных настроений может быть не только экономическая ситуация, но и войны и значительная эмиграция людей. Кажется, что всеми факторами обладала на постсоветском пространстве только Грузия. Даже в Украине, где учли опыт «розовой революции», не смогли учесть то обстоятельство, что Украина разобщена по языковому признаку, неоднородна в экономическом потенциале, Запад и Восток отличаются исторической памятью, а традиции диссиденты были в основном в западных регионах страны.

Многие люди на постсоветском пространстве, с кем мне удавалось обсуждать грузинскую революцию, наивно полагают, что революция – это просто – нужно просто собраться и убрать прежнюю власть. Как это произошло в Украине или дважды в Кыргызстане. Но без реформ, часто кардинальных, ничего не изменится, результатов от таких революций не будет.

В Таджикистане оппозиция тоже полагала, что нужно просто покончить с коммунистическим прошлым и все пойдет своим путем. Оказалось совсем не так, таджики не смогли создать базу под реформы, не имели программы самих реформ, не смогли подготовить кадры, которые бы смогли успешно справиться с этими реформами. Но самое главное в постреволюционный период – это убедить общество, население поддерживать и дальше реформаторов.

Я часто слышу не только в Грузии осуждение: не надо было доверять молодым правительство, у них нет опыта. Если бы не было молодых, то старое поколение, почувствовавшее вкус номенклатурной безбедной жизни, вряд ли проводило реформы. Для них удобнее, чтобы все происходило медленно и контролируемо, как в Казахстане или в Беларуси: чуть-чуть демократии, чуть-чуть хороших законов, но все должно быть под контролем.

Есть будущее у революций на постсоветском пространстве? Думаю, что нет. Могут происходить какие-то события, такие же кровавые как в Кыргызстане, но это не будут революции в классическом смысле, смена власти путем насилия, всего лишь. Для остальной части постсоветского пространства изменение и проведение реформ – дело будущего, не раньше 5-7 или больше лет, когда появится новое поколение людей, для которых жить в прошлой системе уже станет невозможно.